«Сердце мирное Солнцу открыть – неизменному богу…»

​

Когда называют имя писателя Андреева, многие вспоминают прежде всего Леонида Андреева, автора известных литературных произведений «Иуда Искариот», «Дневник Сатаны» и многих других. И намного реже вспыхивает мысль о его сыне, авторе «Розы Мира» и удивительных стихов и поэм. Это не так уж и странно, ибо Леонид Андреев был намного удачливее в смысле признания, ещё при жизни он приобрёл популярность и любовь широкого читателя.

В отличие от своего известного отца, Даниил Андреев при жизни не опубликовал ни строчки из написанного. Кроме круга самых близких друзей, он не был прочитан никем. Литературная деятельность так и не стала его официальной профессией, хотя именно её он считал своим предназначением. Даниил Андреев с детства чувствовал в себе дар поэта, а позднее к нему прибавился и другой, ещё более редкий дар — духовидения, и его творчество явило собой редчайший сплав философии и поэзии.

Труды Даниила Андреева были опубликованы только спустя 30 лет после его смерти, первое издание «Розы Мира» было осуществлено в 1991 году. Но и до того по стране чудесным образом ходили обрывки рукописей, бог весть откуда взявшиеся, и появление в печати книги вызвало настоящий взрыв в сознании читателей.

Если Леонид Андреев — писатель для современников, то его сын Даниил — автор строк, адресованных будущим поколениям. И сегодня мы начинаем открывать эти страницы и вместе с ними — новый для себя мир. А здешние окрестности стали второй духовной родиной Даниила — после его родной и любимой Москвы. Проживший большую часть жизни в столице, молодой поэт неоднократно приезжал в Трубчевск в тридцатые годы, и любовь к этому краю напитала многие его произведения. Пожалуй, никто не писал о брянских лесах так, как воспел их странный столичный гость, очень чуткий человек с глубочайшим внутренним миром и тончайшей нравственной природой, существо «не от мира сего» по имени Даниил Андреев.

* * *

Знаменитый брянский лес не единожды вдохновлял творческих людей. Местность, в которой родился или провёл большую часть жизни тот или иной гений, неизменно запечатлена в его творчестве и открывается нам самой прекрасной и глубокой своей стороной. Мы и сами, читая стихи или прозаические описания, наполняемся особым отношением к тому или иному краю, уголку нашей родины. И начинаем уже по-другому относиться к нему: это уже не просто, скажем, горы или море, но — воспетые гением горы и море, и они начинают оживать в нашем сознании, говорить с нами, открывать нам свою тайную сторону.

Именно Неруссо-Деснянское полесье описывается Иваном Тургеневым в его рассказе «Поездка в Полесье», первоначально входившем в «Записки охотника», но впоследствии исключённом из цикла. О брянской деревне писал Николай Семёнович Лесков (1831–1895) в повести «Житие одной бабы». Важно отметить, что родовое имение Лесковых было в селе Казанском (сегодня с. Лески Навлинского района). В этом селе жил дед писателя Дмитрий Лесков. И в произведениях писателя Брянщина представлена широко и ярко.

Очень живо и красочно отражена брянская земля и её жители в воспоминаниях Константина Паустовского (1892–1968). С 1904 по 1917 год в Рёвнах (Навлинский район) Паустовский неоднократно гостил у своих родных, сни­мавших там дачу. Сейчас в Рёвнах традиционно проводится литературный праздник «Липовый цвет», посвященный жизни и творчеству писателя. В брянских лесах зародилась огромная привязанность Паустовского к среднерусской природе, о которой он писал: «Я не знаю страны, обладающей такой огромной лирической силой и такой трогательно живописной — со всей своей грустью, спокойствием и простором, — как средняя полоса России. Вели­чину этой любви трудно измерить. Любишь каждую травинку, поникшую от росы или согретую солнцем, каждую кружку воды из лесного колодца, каждое деревцо над озером, трепещущее в безветрии листьями, каждый крик петуха и каждое облако, плывущее по бледному и высокому небу». Об эпизодах, связанных с жизнью на Брянщине, Паустовский поведал в своей книге «Далекие годы». Одна из глав дала название литературному празднику — «Липовый цвет».

Брянская земля удивительным образом взрастила поэтов, схожих между собой по той самой тенденции к соединению философии и лирики. Это, прежде всего, такие яркие фигуры, как Федор Иванович Тютчев и Алексей Константинович Толстой.

Многие произведения А. К. Толстого (1817–1875) строятся на описании родных мест (родился в Петербурге, но детство провёл в имении в Красном Роге Почепского района; туда возвращался периодически на протяжении всей жизни, там же и похоронен). В нём очень сильна любовь ко всему «земному», к окружающей природе, он тонко ощущает её красоту. «…Воздух и вид наших больших лесов, страстно любимых мною, произвели на меня глубокое впечатление, наложившее отпечаток на мой характер и на всю мою жизнь…» — писал Толстой в своей «Литературной исповеди».

В земном мире Толстой, как и романтики, видит отблеск вечной, Божественной красоты и любви.

И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам одно начало,
И ничего в природе нет,
Чтобы любовью не дышало.

Созвучен ему и Фёдор Иванович Тютчев (1803–1873). Он родился в селе Овстуг, тогда — Брянского уезда Орловской губернии, ныне — Жуковского района Брянской области. Всем известны его строки, ставшие своеобразным кредо отношения к природе:

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…

Тютчев — русский поэт, воспевший в своём творчестве образ природы как живого существа, наделенного человеческими качествами и чувствами. Единство человека и природы, неразрывная целостность и подчинение божественному существу, прослеживается во всем творчестве поэта. Его мир — единое целое, соединившее в себе человеческое бытие и бытие природы.

Говоря же о самом Трубчевском районе, вспомним, что литературные традиции здесь уходят в самую глубину веков, к «Слову о полку Игореве» и песням-сказаниям Бояна. «Вещий певец» не напрямую связан с трубчевской землёй, но в «Слове» его образ стоит рядом с образом трубчевского князя Всеволода. Эта связь послужила поводом для установления в 1975 году, в дни празднования 1000-летия Трубчевска, скульптурной композиции (автор — ленинградский скульптор А.И. Кобилинец) в городском парке: Боян, воспевающий летопись времён.

Многие князья Трубецкие, владевшие этими землями, были литераторами. В Трубчевске родился и вырос филолог и философ Александр Галич (1783–1848; «История философских систем», «Опыт науки изящного, начертанный А. Галичем, «Картина человека», «Лексикон философских предметов»). Он преподавал латинскую и российскую словесность в Царскосельском лицее.

А высшее религиозное творческое воплощение мы находим в стихах и песнях «церковного певца» — иеромонаха Романа (Матюшина), автора стихов и духовных песнопений. Он родился неподалёку от Трубчевска, в селе Рябчёвск.

Ничего не растёт просто так,
Потому не сломай без потребы
Одиноко торчащий сорняк,
Прославляющий землю и небо.

Столь глубокое понимание природы, словно разлитое в здешнем воздухе и напитавшее эту землю, не мог не ощутить очень чуткий человек и философствующий поэт Даниил Андреев. И в его творчестве восприятие природы как живого сознания приобрело наиболее высшее и многогранное выражение.

* * *

…Это было всегда. Это будет в грядущем, как в древности,
Для неправых и правых — в бесчисленные времена,
Ибо кровь мирозданья не знает ни страсти, ни ревности,
Всем живущим — одна.

— пишет Даниил Андреев.

Вот такую землю, напоённую религиозно-мистическим духом творчества её поэтов, узнал и почувствовал сердцем 24-летний поэт Даниил Андреев, впервые приехавший в Трубчевск в 1930 году. И, страстно полюбивший эти края, он воспел их, быть может, как никто другой.

Кто же он и откуда? И как оказался в наших краях?

Даниил Андреев прежде всего поэт, творец, вестник, мыслитель, мистик. Труд всей его жизни «Роза Мира» (Грядущая Единая Мировая Церковь) — это увиденная им в моменты откровений и прилежно описанная космическая панорама. Можно смело сказать, что его предшественники по этому пути — Данте с его «Божественной комедией», русский философ Владимир Соловьёв, которому явилась Вечная Женственность — София. Всем им приоткрывалась иная реальность, и каждый, как умел, пытался донести весть о ней человечеству. Даниил Андреев это редчайшее знание обличал в поэтическую материю.

Но прежде всего познакомимся с Даниилом Андреевым — человеком. Для этого опустимся из высоких сфер на землю. Земля Трубчевская. Приехав сюда однажды летом 1930 года, Даниил влюбляется в красоту этих мест и отныне стремится возвращаться сюда вновь и вновь. Чем наши края привлекли молодого поэта? Этим вопросом задалась Галина Павлова, старший научный сотрудник Государственного литературного музея имени И.С. Тургенева в Орле. С целью выяснить это она изучила множество архивных документов и отыскала ещё живших 15 лет назад людей, знавших Даниила Андреева и сохранивших о нём воспоминания.

Оказывается, отсюда тянулись его семейные корни. Так что эту влюблённость в трубчевские лесные раздолья можно назвать и генетически обусловленной, врождённой. В уездном Трубчевске 11 лет (с 1883 по 1894) жил дед Даниила Андреева по материнской линии — Михаил Михайлович Велигорский, польского дворянского рода по происхождению. Он служил управляющим удельного имения, дважды избирался гласным трубчевской земской управы, принимал деятельное участие в жизни города и уезда. А бабушка Даниила по отцовской линии, Анастасия Николаевна Пацковская, родилась в соседнем Севске (в 1851 году) и до конца 60-х жила там. Как оказалось, по материнской линии прослеживается связь Даниила с Тарасом Шевченко. А корни по линии отца, крупного писателя начала 20 века Леонида Андреева, уводят в Орловщину — ту самую землю, откуда берёт своё начало и любимейшая Даниилом речка Нерусса (у села Обратеево в Дмитровском районе).

У Михаила Михайловича Велигорского было пятеро детей — Елизавета, Екатерина, Александа, Павел и Пётр. Леонид Андреев познакомился с семейством в Орле, где они на тот момент жили, и был очарован и влюблён в Александру. В начале 1902 года влюбленные соединили свои судьбы. Верная спутница познавшего славу писателя-орловца Александра Михайловна стала первым критиком его произведений. Леонид Андреев очень сильно любил супругу, а она, в свою очередь, была «идеальной женой писателя», как замечали знакомые. Брак был счастливым, неожиданно для родителей, прочивших младшей дочери более достойного и благополучного мужа, но оказался трагически коротким. Благополучно родив первого сына Вадима в 1902 году, Александра Михайловна скончалась от заражения крови вскоре после родов второго ребенка, который появился на свет в Берлине 2 ноября 1906 года. Это был Даниил. Так трагически началась его судьба, полная испытаний.

Глубоко, до отчаяния потрясённый горем, Леонид Николаевич был не в состоянии уделять должное внимание новорождённому, по некоторым свидетельствам даже отказывался от него, и трёхнедельного Даниила забрали мать и сестра умершей матери Елизавета. Она к тому времени была уже супругой московского врача Филиппа Александровича Доброва. Так Даниил оказался в замечательной московской семье Добровых. Родившись за границей, он больше никогда не покидал России. Интересный зеркальный эффект в этом обстоятельстве подмечает исследователь и автор монографии о Данииле Андрееве Борис Романов: старший брат Даниила Вадим родился в Москве, но почти всю жизнь прожил за границей.

Мальчика, ставшего уже во младенчестве серьёзным и превратившегося в скелет от голода за время болезни матери, в приёмной семье выходили. Крестили его 11 марта 1907 года в московской Спасо-Преображенской церкви на Песках. Той самой церкви, которая изображена на знаменитой картине Василия Поленова «Московский дворик». Его крёстным по желанию отца стал Максим Горький, к которому Леонид Николаевич сбежал от горя в Италию (на Капри) сразу после смерти жены, забрав с собой старшего сына. Правда, явиться на крестины Горький не смог, прислав в духовную консисторию вместо себя записку: «Сим заявляю о желании своем быть крестным отцом сына Леонида Николаевича Андреева — Даниила. Алексей Максимович Пешков». В Трубчевске же в 30-х годах и сам Даниил стал крёстным отцом новорождённому внуку Владимиру одного из местных жителей, Евлампия Ульященко, который когда-то учился в одном классе Орловской мужской гимназии с Петром и Павлом Велигорскими, дядьями Даниила. По воспоминаниям трубчан, крестник всю жизнь прожил здесь, в родном городе, и очень гордился своим знаменитым крёстным.

Весной 1907 года Леонид Николаевич возвращается из-за границы и пытается забрать к себе младшего сына, но безуспешно. В одном из писем к матери он тогда же писал: «Данилочка выглядит хорошо, очень весёлый, на меня смотрит и удивляется».

Выглядеть хорошо у маленького Даниила были все основания. В семье доктора Доброва — фамилия говорящая и соответствующая истинному характеру главы семейства — приёмный ребёнок чувствовал себя как в родной. «Нет, младенчество было счастливым» — писал он позже в стихотворном цикле «Восход души».

Доктор Филипп Александрович Добров, глава многочисленной семьи, работал очень много и был не только хорошим доктором, у которого лечилось пол-Москвы (работал в 1-ой городской больнице), но и характером своим полностью оправдывал фамилию. «Человеком громадной, редкой и возвышенной культуры и редкой внутренней скромности» называл его близкий друг Даниила Сергей Ивашёв-Мусатов. Он вспоминает особый дар Филиппа Александровича вести беседу с любым человеком. «Это был в полном смысле обмен мыслями и ни в коем случае не споры. И такой, чуждый спора, обмен мыслей давал и Ф.А., и беседующему с ним какое-то своеобразное ощущение, что произошло нечто глубокое и важное в жизни и того, и другого, что трудно объяснить, но что несомненно важно и нужно было для внутренней духовной жизни говоривших между собою» (С. Ивашёв-Мусатов. «Дом Добровых»).

Одна из знакомых Добровых, Ольга Бессарабова, появившись у них в 1915 году, чтобы заниматься с маленьким Даниилом, восхищённо назвала этот дом сердцем России, сердцем Москвы: «Дом Добровых кажется мне прекрасным, волшебным резонатором, в котором не только отзываются, но и живут: музыка — самая хорошая…(Бах, Глюк, Бетховен, Моцарт, Лист, Берлиоз, Шопен, Григ, Вагнер), стихи на всех языках, всех времён и народов… События, мысли, книги. Отзвуки на всё, что бывает в мире, в жизни» (дневник 1917 года).

Мальчик рос в атмосфере любви и заботы. Любимую бабушку Ефросинью Варфоломеевну называл Бусенькой, хотя та производила в старости впечатление властной и гордой женщины, гордившейся своим дворянством и родственными связями с Тарасом Шевченко и не позволявшей никому ни малейшей фамильярности (так вспоминал позже старший внук Вадим). Для внука Дани делалось исключение.

Ребёнок рос ласковым и необычайно чувствительным к языку. Например, вместо слова «вуаль» он говорил — «валь». Но не потому, что не знал правильного произношения или физически не мог выговорить, как это часто бывает с детьми — нет, причина была в другом: произносить это необыкновенное, чарующее слово вслух, на людях, нельзя, казалось мальчику, и он, оставшись один, шептал в подушку, замирая от красоты: ву-аль. «Всё дело в том, что будучи совершенно лишён музыкальности в собственном смысле этого слова, я переобременён крайне острой фонетической восприимчивостью», — так много лет спустя, объяснял сам Даниил Леонидович жене в письме от 14 января 1956 года, из Владимирской тюрьмы.

Провидение подарило Даниилу совсем другое детство — лишённое родной семьи и богатства, но наполненное доверху любовью и добротой: «…детство Даниила в семье Добровых было очень счастливым, он благодарил за это Бога до последних дней и помнил много веселых и забавных эпизодов из своего детства. Например, к Дане приходил домашний учитель, который установил две награды, вручавшиеся в конце недели за успехи в учении и поведении. Вручались — одна буква санскритского алфавита и одна поездка по Москве новым маршрутом — сначала конки, а потом трамвая. Санскритские буквы околдовали мальчика любовью к Индии, а поездки по Москве укрепили врожденную любовь Даниила к родному городу».

Дарования маленького Даниила очень ярко характеризуют его детские тетради. Они уцелели чудом (ведь всё написанное им до 1947 года было уничтожено на Лубянке, включая письма, записки и т.п., словно его хотели стереть с лица земли): две объёмистые тетради общей сложностью в 600 страниц бережно сохранил его друг Сергей Ивашёв-Мусатов (первый муж Аллы Андреевой).

Даниил любил описывать вымышленные страны (страна Мышиния, Орлионтана) и целые планеты (планета Юнона), их летописи и мифологию, живописал основных богов и героев истории, рисовал карты и портреты, есть и аллегорические рисунки («Любовь», «Добро», «Зло», «Лесть» и т.п.).

В 1917 году Даниил поступил в частную гимназию Евгении Репман, «одну из самых передовых и демократических в Москве, практиковавших ещё до революции совместное обучение». Вскоре частная гимназия стала советской школой и до времени окончания (1923) неоднократно сменила своё название и нумерацию.

Страшные годы революции вторглись в детство Даниила в 11-летнем возрасте. В октябре на московских перекрёстках горели костры, толклись вооружённые люди. На крышах — пулемёты. Во время восстания юнкеров их тихий переулок оказался под огнём. По Москве шла стрельба, всюду были следы боёв: разбитые стены, выбитые окна, повреждённые купола церквей. В декабре по карточкам давали четверть фунта хлеба на человека в сутки. 1 февраля 1918 года ввели новый стиль, и сразу наступило 14-е число. На Пасху 1918 года народ первый раз не пустили в Кремль, а маленьким в Кремле так любил гулять Даниил. В июле стало известно о расстреле царя.

«Революция и разруха коснулись всех, и все искали способа прокормиться. Семья Добровых в значительной степени поддерживала свое существование продажей препарата, изобретения Филиппа Александровича, который назывался «Дрожжи доктора Доброва» и в свое время был очень популярен в Москве. Разносчиками его были пятнадцатилетний Даниил и его подруга с 4-летнего возраста Таня Оловянишникова (из семьи купцов Оловянишниковых). Дети ходили пешком по Москве, что в те годы делали все за полным отсутствием транспорта. А потом у Даниила это перешло в бесконечные одинокие, дневные и ночные, странствия, навсегда связавшие его особой любовью с Городом».

После школы он проучился около трёх лет на Высших литературных курсах. Его однокашниками были Арсений Тарковский (поэт, отец знаменитого кинорежиссёра), известный писатель Юрий Домбровский. Но, главное, все эти годы были наполнены глубокой внутренней работой, и не только литературной — над стихами, над романом «Грешники», но и духовно-религиозной, с плутаньями, соблазнами, о которых он позже глухо скажет и в «Розе Мира», и в стихотворных циклах поэмы «Дуггур». Это были годы и безответной влюбленности в одноклассницу, Галину Русакову (посвящает ей цикл стихов «Лунные камни»), и нелепой женитьбы на однокурснице Александре Горобовой, фактическим мужем которой он так и не стал (брак был зарегистрирован в конце августа 1926 года, а разрыв произошёл в конце октября — начале ноября этого же года; официальный развод — в феврале 1927 года), и романтических мечтаний о единственной избраннице.

К моменту окончания Высших литературных курсов (1929 год) Даниил твёрдо знал одно: он — поэт. И точно так же ясно он осознавал и другое: при новой власти его никогда не напечатают. Литературные занятия прерывались необходимостью заработать на хлеб насущный, и он работал то тут, то там в качестве художника-шрифтовика, оформителя, литературного правщика и т.п. Время на творчество оставалось ночью. По ночам Даниил Андреев пишет стихи, в 1924-м начинает работу над романом «Грешники» (уничтожен), поэмой «Красная Москва», начинает поэтический цикл «Катакомбы» (ок. 1941 г.) В 1929 году редактирует и комментирует сборник «Реквием», посвящённый десятилетию со дня смерти отца. В следующем году работает над созданием поэмы «Солнцеворот» (уничтожена, но некоторые строфы вошли в Симфонию о смутном времени — «Рух»), позже — поэмы «Песнь о Монсальвате». Читает — всегда много и увлечённо. Особенная страсть к Древнему Востоку — нововавилонская Халдея, сокровенное знание жрецов Вавилона и Египта, буддизм, мистическая Индия.

Между тем, время становилось всё жёстче и страшней: 1929 год — перестали звонить колокола (гонения на церковь), в тридцатые начались аресты (арестовали и соседей Добровых — Ломакиных). Арестовывали, например, за перевод Джойса (Игорь Романович с женой), за то, что отказались проголосовать за смертную казнь подсудимым очередного политического процесса… Поэт остро чувствует жуть времени и предвидит катастрофу.

1937 год вообще — знаковый в судьбе Даниила Андреева.

Он начинает работу над романом «Странники ночи», сыгравшим роковую роль в судьбе автора и его близких людей и знакомых. Работая над романом, Даниил Андреев осознанно нёс «крест молчания», читая то, что он писал, лишь узкому кругу друзей, и до поры до времени «гибельное» внимание недремлющих «органов» его обходило.

В этом же году Даниил знакомится с Аллой Ивашёвой-Мусатовой, урождённой Бружес. Их познакомил супруг Аллы и друг Даниила Сергей. Тогда никто из них и не предполагал, что жизни Аллы и Даниила окажутся неразрывно связанными спустя несколько лет. Но это всё будет после.

В октябре 42-го года Даниил Андреев был призван в армию, хотя по состоянию здоровья к строевой службе годен не был. «Нестроевой» означает самый низший слой армии: он подтаскивал снаряды, служил писарем, затем был переброшен в похоронную команду и нес караульную службу. После того, как попал в госпиталь, надорвавшись на снарядах и получив расщепление позвоночника, врач оставил его у себя в качестве санитара, чем и спас ему жизнь.

В конце войны его судьба уже неразрывно связана с Аллой Александровной Бружес, художницей, отмеченной, как признавали даже ревнивые современницы, боттичеллиевской красотой. Он писал в стихах, ей посвященных, о тех днях:

С недоверием робким скитальца,
Как святынь, я касался тайком
Этих радостных девичьих пальцев,
Озарённых моим очагом.
(«Так было», 1950, посвящ. А.А.; из цикла «Семь стихотворений»)

Основная его работа — над романом «Странники ночи», до войны закопанным для сохранности в землю на даче у сестры доктора Доброва Софьи Александровны в подмосковной Валентиновке.

Фрагменты романа читались самым надёжным, близким друзьям, шёпотом, очень тайно. В атмосфере доносительства, пропитывающей воздух тех лет, это не могло не привести к аресту. Тем более когда есть письменное свидетельство антисоветской деятельности, ведущейся героями романа! За деятельность своих героев Андреев понёс всю ответственность. Он был обвинён по статьям 58-10 (антисоветская агитация), 58-11 (создание антисоветской группы) и самой страшной — 58-8 (подготовка террористического акта — убийства Сталина).

Сдал Даниила его близкий в тот период друг поэт и бывший актёр Вахтанговского театра Николай Владимирович Стефанович. В 1936 году он же аналогичным образом (!) сдал и поэтессу Наталью Ануфриеву и математика Даниила Жуковского за чтение и хранение стихов Волошина.

Это обеспечивало высшую меру (расстрел). Но судьба, Провидение или Высшие силы хранили Даниила Андреева, и именно в тот очень краткий период в государстве смертная казнь была отменена, а высшая мера наказания означала 25 лет лишения свободы. Что Даниил Андреев и получил.

Вместе с ним приговариваются к заключению на срок от 10 до 25 лет в исправительно-трудовых лагерях 19 его родственников и близких друзей. (В схеме террористической группы, составленной НКВД, значилось 36 фамилий, а список предположительно арестованных был очень длинным, но фактически арестовали не всех).

Рукопись «Странников ночи», как и многие стихи и поэмы, а также вся переписка, в том числе с отцом, фронтовые письма к жене — собственно, весь архив Даниила Андреева был уничтожен. Изъята библиотека.

Следствие длилось 19 месяцев. После вынесения приговора, 27 ноября 1948 года, Даниил Андреев из страшной Лефортовской тюрьмы МГБ был переведен во Владимирский централ.

«Одно из тягчайших мучений тюрьмы — отсутствие уединения. Люди, лишённые внутр<енней> жизни от этого не страдают, даже наоборот, но зато порода таких, как я, изнемогает от этого больше, чем от внешней изоляции, больше, чем от тоски по воле…» (из тюремного дневника, запись от 8 февраля 1954 года).

Но даже такую тюрьму — тюрьму строго режима — Даниил Андреев благословлял, ибо она, несмотря ни на что, всё же давала ему возможность творить, не оглядываясь на поиск средств к существованию, и при этом говорить только правду, поскольку он уже и так сидел.

Именно здесь, в застенках, Даниил Андреев написал главные свои книги, ныне широко известные как целостный триптих: «Роза Мира», поэтический ансамбль «Русские боги», поэма «Железная мистерия». Конечно же, это снова тайный труд — писалось урывками, тайком, при обысках рукописи отбирались и часто приходилось переписывать заново, но «добрые силы — люди и не люди» (как он скажет в «Розе Мира») хранили и автора, и его труд.Для подстраховки тут же заучивает написанное наизусть.

Тем временем, Алла Андреева отбывала свой срок в Дубровлаге (мордовский лагерь). Профессия художника спасла её: Аллу определили на работу в КВЧ — культурно-воспитательную часть, где не было, по её словам, ни воспитания, ни культуры.

После смерти Сталина (5 марта 1953 г.) режим сменился, почувствовалось облегчение. Многие дела политических осуждённых пересматривались. Комиссия по пересмотру, выпустив миллионы человек, в том числе и Аллу Андрееву, сократила срок Даниила Андреева до 10 лет. В 1957 году Даниил Андреев был направлен на медицинскую экспертизу в Центральный институт судебной экспертизы им. Сербского. Освобождение пришло только благодаря неотступным хлопотам жены ровно через десять лет после ареста: 23 апреля 1947 года — день ареста, 23 апреля 1957 года он вышел на свободу. 21 июня 1957 года после пересмотра Пленумом Верховного суда РФ обвинение с Андреева было снято. 11 июля 1957 года — официальная реабилитация.

Даниил Андреев вышел из тюрьмы смертельно больным и без средств к существованию. В эти годы были освобождены и реабилитированы «за отсутствием состава преступления» и остальные осужденные по делу Даниила Андреева. Правда, вернулись не все. Умерла в лагерной больнице двоюродная сестра Шурочка, в потьминском инвалидном доме умер брат Александр. Поэт чувствовал и себя виновным в их гибели.

Те двадцать три месяца, которые Даниил Андреев прожил после освобождения, были месяцами бездомных скитаний и безденежья, тяжелых болезней и упорной работы над спасенными рукописями. Он и Алла живут сначала у её родителей, потом — на берегу Оки в деревне Копаново Рязанской области, где произошло единственное свидание с братом Вадимом после 40-летней разлуки. Потом будет ещё несколько мест жительства, в том числе и больница: обострение болезни Даниила. 4 июня Даниил и Алла венчаются и отправляются в путешествие на пароходе по Волге (Москва–Уфа–Москва). В этом плаваньи родился замысел 19-й, не написанной, главы «Русских богов», «Плаванье к Небесному Кремлю». А заключительная, 20-я глава, — поэма «Солнечная симфония» — должна была ввести Руст во Всечеловеческое Братство и Всемирную Церковь.

20 августа 1958 года уезжают в Дом творчества художников в Горячем Ключе.

Здесь 12 октября Даниил Андреев, читая во время бессонницы Махабхарату в переводе Бориса Леонидовича Смирнова, заканчивает главный труд своей жизни — рукопись «Розы Мира» (в двух экземплярах). Алла Александровна находит надёжное место в горах, где закапывает в землю один из экземпляров: «…и второй экземпляр я зарыла на вершине хребта, который перегораживал ущелье с запада на восток. За спиной у меня был Горячий Ключ, впереди — река, за дальними горами — море…»

Возвращение в Москву, снова больница. Последние 40 дней жизни писатель, не имевший дома всю свою жизнь, проводит в маленькой комнате, выданной государством, в 2-комнатой коммуналке (Ленинский проспект, д. 87/2, кв. 165). Постоянные сердечные приступы. За ним усердно ухаживала жена.

Алла Александровна являет собой пример беспредельной верности и самоотверженности во имя любви. Бесстрашно разделив с ним все испытания, выпавшие на долю поэта, она оставалась рядом до последнего момента.

Именно Алла выносит из тюрьмы рукописи Даниила, именно она добивается доследования (пересмотра дела) и медицинской экспертизы, на основании которой он получает освобождение, она, как умеет, обустраивает его быт, ухаживает за фактически беспомощным человеком — в последние месяцы ему трудно не только ходить, но даже сидеть, порой буквально нося его на руках (при этом сама будучи больной и пройдя рентгенотерапию).

В статье «Биография Даниила Андреева» Алла Александровна исключает героизм их характеров. «Повторяю и подчёркиваю: ничего героического не было в нём и нет во мне. Он был Поэт Божьей милостью и Божьим повелением. Я — Женщина Божьей милостью и Божьим повелением. И прожили мы свои жизни, выполняя то, что было приказано, как Поэт и Женщина».

Алла Александровна выполняет завет мужа и сохраняет всё его литературное наследие. А затем с 1988 года на протяжении нескольких лет неустанно ездит по городам России (и не только России), читая стихи Даниила Андреева и рассказывая о нём, открывая его имя и творчество читателю.

Даниил Андреев умер 30 марта 1959 года, в день Алексия, человека Божьего. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве, рядом с могилой матери и бабушки, неподалёку от Добровых.

В этой тяжелейшей судьбе был островок блаженнейшего счастья, не омрачённого ничем. Это — те летние месяцы в 30-х годах, которые Даниил Андреев провёл в Трубчевске, блуждая по его окрестностям. Золотой период, напитавший поэта, вдохновивший его и давший силы выдержать все испытания последующих лет.

* * *

Природа — особая тема для Даниила Андреева. Это не просто любовь, не эстетическое наслаждение — это переживание реальности другого мира.

Живший в арбатском переулке, в те довоенные времена тихом, в зеленых палисадниках, с редкими прохожими, в котором по утрам можно было услышать петушиное пение, Даниил рвался за город, на природу, которую он переживал не только поэтически, но и мистически. Его земные путешествия, в отличие от трансфизических, — как он называл странствия по иным мирам — не были дальними. Подмосковье, Таруса (1928) и Малоярославец, Крым и Украина. Но, оказавшись в августе 1930 года впервые в Трубчевске, Даниил Андреев навсегда покорён красотой этих мест.

Как он впервые появился здесь?

В начале августа в 20 часов 10 минут Даниил Андреев в компании с четой Коваленских и литератором Верой Евгеньевной Беклемишевой («большой друг нашей семьи», вместе с которой он готовил сборник «Реквием», посвящённый 10-летию со смерти отца) с её сыном Юрием отбыл с Брянского вокзала — так раньше назывался Киевский вокзал в Москве. Об этом мы узнаём из подробного письма Юрия другу.

На следующий день они прибыли на станцию Суземка, а затем, наняв пару колхозных лошадей со всею поклажей двинулись в сторону Трубчевска.

В стихотворении «Самое первое об этом» Даниил описывает то, что открылось перед ним в пути:

Дедов бор, полотно, и неспешно влачащийся поезд,
Стены чащи угрюмой… И вдруг —
Горизонт без конца, и холмов фиолетовых пояс,
И раскидистый луг.
 
Ярко-белых церквей над обрывами стройные свечи,
Старый дуб, ветряки —
О, знакома, как детство, и необозрима, как вечность,
Эта пойма реки.
 
Вновь спускаться ложбинами к добрым лесным великанам,
К золотому костру,
Чтобы утром встречать бога-Солнце над белым туманом
И стрекоз синекрылых игру;
 
Возвращаясь на кручи, меж серой горючей полыни
Подниматься в вечерний покой,
Оглянуться на лес, как прощальное марево, синий
За хрустальной рекой,
 
Где я шёл, где блуждал по зелёным певучим дорогам,
Только дикие стебли клоня;
Сердце мирное Солнцу открыть — неизменному богу
Мимолётного дня.
(1932, из цикла «Зелёною поймой»)

Это стихотворение написано в 1932 году, к тому времени он уже не раз побывал в Трубчевске. Но красота здешней земли настолько потрясла его, настолько притянула жить — блуждать, познавать, вкушать, — что писать поначалу он ничего не мог. Приехал в Трубчевск, полный творческих планов (в то время Даниил работал над поэмой «Солнцеворот»), но ничего не выходило из-под пера, зато «целая страна развёртывалась у ног…», как он вдохновенно описывает свои скитания в письме брату в Париж:

Д. Л. Андреев — В. Л. Андрееву
<6 сентября 1930 года>

«…Поэму сейчас не пишу: живу в глуши, в маленьком городишке Трубчевске, на реке Десне. Красота тут сказочная, и я только смотрю и слушаю. Очень далеко гуляю один. Жара, я черен как уголь. Был на лесных озерах, куда еще прилетают лебеди… Тут безграничный простор, целая страна развертывается у ног. И когда идешь — невозможно остановиться: версту за верстой, и в конце концов уходишь так далеко, что обратно едва доползаешь, уже к ночи».

Позднее прогулки эти часто занимали уже не один день. Сутками напролёт, вооружившись в лучшем случае подробной картой местности, а то и без неё, Даниил, чаще в одиночку, ходил из деревни в деревню, вдоль рек и поперёк непроходимых чащ (немереч), через луга и леса. Ночным пристанищем служил стог сена или мягкий мох.

…Я вышел в путь — как дрозд поёт: без цели,
Лишь от избытка радости и сил,
И реки вброд, и золотые мели,
И заросли болот переходил.
И, как сестра, мой путь сопровождала
Река Неруса — юркое дитя:
Сквозь заросли играя и светя,
Она то искрилась, то пропадала.
Деревни кончились. Но ввечеру
Мне мох бывал гостеприимным ложем.
Ни дровосек, ни рыболов захожий
Не подходил к безвестному костру,
И только звёзды, пестуя покой мой,
По вечерам ещё следить могли,
Как вспыхивает он над дикой поймой —
Всё дальше, дальше — в глубь лесной земли…
(из поэмы «Немереча», 1937–1950)

Никакие препятствия — отсутствие еды и воды на протяжении нескольких дней, непроходимость болотных топей и беспросветно заросших кустарниками и плющом участков, даже встречавшиеся на пути лесные пожары — не могли заставить его повернуть назад.

По лесам Даниил Андреев ходил босиком. Обувь он вообще не любил и, как вспоминает его жена Алла Александровна, ходил разутым всюду, где только возможно. Даже в тюрьме с этой особенностью заключённого Андреева смирились и позволяли ему не обуваться на прогулки по двору.

«Уезжая из Москвы, Даниил сразу разувался и в Трубчевске ходил босиком. «Босикомхождение», так это мы в шутку называли, для Даниила не было позой, выдумкой. Он действительно чувствовал босыми ногами жизнь Земли».

Даниил Андреев «вовсе не шутя» (как называется одно из его стихотворений) заповедовал всем и каждому как можно чаще ходить без обуви. Из своей «техники» развития трансфизических органов восприятия он не делал секрета. Она подробно описана им в «Розе Мира» и основана именно на хождении босиком и постоянной фиксации сознанием этого контактирования с осязаемыми объектами.

«Таинство прикосновения» способно сообщить напрямую нашему сознанию всю информацию, адресованную нам землёй. В «Розе Мира» Даниил поясняет, что это за информация:

«Экспериментальное исследование установит, что различным ландшафтам свойственны различные виды и степени этого излучения и что оно, проникая в нас через прикосновение, то есть через подошвы ног, а при купании — через всю поверхность тела (в слабейшей степени — через воздух) беспрерывно и мощно воздействует на человека — не столько на его организм в целом, сколько на нервную систему и психику. <…> Выяснится также, что материальная среда населенных мест, в особенности их почва и, в меньшей степени, стены зданий, отдают эманацию другого типа, оказывающую на нас несколько иное, но не менее благотворное воздействие. Позднее будет установлено, что почва есть как бы резервуар, накапливающий, хранящий и отдающий энергию излучений за огромные промежутки времени, а сами источники излучений пребывают в мирах другой материальности, хотя их передвижение в пространстве там отражается на состоянии стихий и всего ландшафта здесь. <…>

Что купание, воздух и солнце полезны, всем давно известно; теперь уяснится, что польза эта во много раз глубже и многостороннее, чем думали, и что ещё полезнее сама земля. Окажется, что самое полезное заключается в том, на что раньше не обращалось внимания, и что обувь является не только защитой изнеженных ног от поранений, но и основной преградой между нашим организмом и излучениями земли. При этом подтвердится, что ходить босыми полезно не только среди природы, где почва отдает излучения стихиалей, но и в населённых местах, где убывание этих излучений восполняется эманацией жизненной силы человечества».

Даниил Андреев испытывал всё это здесь, в этих самых местах. Так весело и восхищённо он фиксирует названия здешних населённых пунктов и рек, через которые шла его дорога:

Над Нерусой ходят грозы,
В Чухраях грохочет гром, —
Бор, стога, ракиты, лозы —
Всё украсив серебром.

…

Здесь по ночам — луна с дружиной духов,
По вечерам — зарниц грозящий блеск…
Дороги: в Мглин, на отдаленный Глухов,
На Стародуб и, сквозь леса, в Трубчевск.

…

А улыбка — светлая, как пена
На Жеронском озере в бору.

…

Ночь светает, — покров и храм нам,
Ритмов полная, как стихи.
За чащобами, в Старом Ямном,
Заливаются петухи.

…

Я к Чухраям, быть может, выйду к ночи.
Из Чухраёв — рукой подать на Рум…

…

И грезится блаженная Неруса:
Прохладная, текучая вода,
Качающихся водорослей бусы,
Как сад из зеленеющего льда…

…

Да и всю Брянщину поэт считает родной землёй:

Завтра песню запою
Про лозинку зыбкую,
Про сады в родном краю —
В Брянске, в Новозыбкове.
(«Плотогон», 1936)

Неруссу он любил особенной любовью: «Даже великолепную Волгу не променяю я на эту никому не известную речку. Она течёт среди девственного леса, где целыми днями не встречаешь людей, где исполинские дубы, колоссальные ясени и клёны обмывают свои корни в быстро бегущей воде, такой прозрачной, такой чистой, что весь мир подводных растений и рыб становится доступным и ясным. Лишь раз в году, на несколько дней, места эти наводняются людьми; это — дни сенокоса, проходящего узкой полосой по прибрежным лужайкам. Сено скошено, сложено в стога (очень удобные, кстати, для ночёвок) — и опять никого — на десятки вёрст, только стрекозы пляшут над никнущими к воде лозами».

Во времена Московского княжества русло Неруссы проходило по его границе, возможно отсюда и её название: с одной стороны — русские, с другой — не русские. Версий, впрочем, много и ни одна из них не выглядит убедительной. Но пограничность немного в другом смысле (между мирами) как особое мистическое свойство реки Даниил Андреев чувствовал очень явно.

Даниил Андреев очень любил лес, тонко чувствовал мудрость природы. Одно из его стихотворений так и называется: «Брянские леса» (1936):

Заросли багульника и вереска.
Мудрый дуб. Спокойная сосна…
Без конца, до Новгорода-Северска,
Эта непроглядная страна.

Многие из стихотворений, написанных в 30-е годы, ему пришлось восстанавливать в заключении, и это, вероятно, оказалось очень благим делом — возвращение в любимую природу трубчевского края оживило его, подобно тому как воскрешает глоток родниковой воды, позволило возобновить творческую деятельность и выполнить своё предназначение, ради которого он жил.

А тогда, в 30-е, сразу по следам впечатлений, он пишет брату Вадиму в Париж:

«С круч… (с Соборной горы Трубчевска — прим. авт.) открывается необъятная даль: долина Десны вся в зелёных заливных лугах, испещрённых бледно-жёлтыми точками свежих стогов, а дальше — брянские леса: таинственные, синие и неодолимо влекущие. В этих местах есть особый дух, которого я не встречал нигде; выразить его очень трудно; пожалуй, так: таинственное манящее раздолье».

Если читать стихи Даниила, создаётся впечатление совершенно беззаботного, райского бытия. Но, конечно, это лишь одна грань реальности — самая светлая, поэтическая, вневременная; но была и другая — и она являла собой очень сильный контраст. Из истории мы хорошо помним, какими были тридцатые годы XX века. Провинциальный, тихий и древний Трубчевск веяние эпохи тоже не обошло стороной.

До революции это был город ремесленников и торговцев, большей частью деревянный и зелёный, с множеством садов и визитной карточкой города — Соборной горой, где находится детинец и где разбит прекрасный парк, откуда «как белая птица в гнезде» глядится Троицкий Собор.

В Трубчевске до революции действовало 8 храмов, в тридцатые же их осталось только два — Сретенская церковь да Ильинская. Постепенно дошли блага цивилизации: водопровод и электричество. Строился хлебозавод и новая больница. Из культурных достопримечательностей: работал краеведческий музей и гордость города — Народный театр.

В Трубчевске Даниил Андреев знакомится с семьёй Левенков.

Большая (девять детей!) семья Левенков по-своему уникальна. Глава семейства Протасий Пантелеймонович (1874–1958) был многосторонне талантлив: как художник, он служил учителем рисования в трех учебных заведениях Трубчевска (в высшем начальном училище, в женской и мужской гимназиях). Но кроме того он был график, скульптор, иконописец, ремесленник, мастер музыкальных инструментов и мебели, поэт, изготавливал декорации для народного театра и писал плакаты для нужд города.

Родом Протасий Левенок из села Гарцево (45 км от Трубчевска), выходец из стародубского казачества. В детстве почувствовав тягу к рисованию, пешком ушёл в Киев — учиться живописи. После окончания училища в Киеве поступает в петербургскую Академию художеств, проходит стажировку, подучает свидетельство на право преподавания и направляется по распределению учителем рисования младшего звена (в средних учебных заведениях) сразу в три города: Ровно, Гродно и Трубчевск, на выбор. Выбирает Трубчевск — красота природы здешней пришлась по душе. К этому времени он уже женат, имеет детей, Евгению и Михаила, вскоре рождается Зинаида (1904).

Так Левенки оказываются в Трубчевске. В 1904 году он покупает у купца Ильинского дом на улице Орловской (ныне Ленина). В этот дом и хаживал гостем Даниил Андреев в тридцатые.

Мастером Протасий был на все руки. Это тоже талант из детства, когда он мастерил детские водяные мельницы и другие игрушки, предметы. Занимался и изготовлением музыкальных инструментов. Сделал своими руками несколько скрипок, отвозил их на продажу в Ленинград, и инструменты эти ценились музыкантами. Ещё бы — ведь Левенок делал их по технологии старинных итальянских мастеров Страдивари и Гварнери (книгу-руководство прислал ему сын Всеволод из Петербурга). По воспоминаниям его сына Олега, отцу достаточно было разок взглянуть на то, как это делается (или прочитать).

Богатая творческая жилка в природе Протасия Левенка позволяла находить оригинальные решения любых, самых сложных, задач не только в творческой сфере. Как рассказывает Олег Протасьевич, однажды под Трубчевском была найдена палеонтологическая стоянка, из Ленинграда приехала экспедиция на раскопки. Откапывали огромные бивни мамонта. Эти бивни служили основой для жилища, сверху, видимо, натягивалась шкура. Олег с друзьями прибегали наблюдать за ходом раскопок. Когда откопали бивни, а они были большие по размеру, тяжёлые, но от времени очень хрупкие, встал вопрос: как довезти их до Ленинграда? Профессура стала совещаться, искали решение, которое поможет благополучно доставить ценную находку в место исследования. Думали даже варить железные конструкции. На помощь ленинградским профессорам пришёл трубчевский мастер Протасий Левенок. Он предложил взять хорошей соломы, обложить каждый бивень соломой и обмотать шпагатом. Это было дешёвое, простое и эффективное решение: толстый слой соломы обеспечил надёжную защиту для бивней, и в таком виде они и поехали в Ленинград.

В семье велась «Заветная тетрадь», в которую каждый мог записать любимое стихотворение известных поэтов, а также собственные сочинения. Есть в этой тетради и строки Даниила Андреева. Уже позже, в тюрьме, Даниил Андреев пишет стихотворение «Памяти друга», посвящённое Протасию Левенку.

В детях Протасия его таланты тоже отразились, у каждого по-своему. Старший, Всеволод Левенок (1906–1985), ровесник Даниила, увлекался раскопками и стал известным археологом, с 1935 года — директор краеведческого музея в Трубчевске; кандидат исторических наук. Обследовал и открыл стоянку группы Жерено, исследовал курганный могильник Кветунь, а в общей сложности им открыто свыше 600 памятников археологии. Дружил и долго сотрудничал с известным ученым-археологом из Белоруссии Константином Михайловичем Поликарповичем, основоположником изучения каменного века на территории Верхнего Поднепровья.

Средний сын, Анатолий Левенок (1909–1997) проявил себя на военном поприще и был начальником связи в знаменитой Брянской пролетарской дивизии.

Олег Левенок, один из младших (род. в 1916 г.), был расположен к математике и физике, закончил МАДИ (Московский автомобильно-дорожный институт) и проявил себя как отличный конструктор, работал главным инженером и начальником автохозяйства (транспортного цеха) на машиностроительном заводе в Электростали. За трудовые заслуги награжден многими медалями и орденами, в том числе и высшей наградой СССР — Орденом Ленина.

На женщинах держалась семья Левенков, и они были тем самым внутренним покоем, на фоне которого ярко зажигались звёздные судьбы братьев. Именно с Евгенией, служившей корректором в местной газете, но внутренне глубоким и чутким человеком, ближе других из детей Левенка сошёлся Даниил. Их объединяла любовь к поэзии и звёздам. И влюблённость друг в друга. Однажды из Москвы Протасию Пантелеймоновичу пришло письмо с официальным предложением от Даниила, как рассказывает Олег Протасьевич: «Но Евгения была старше (1899–1975), и отец не порекомендовал этот брак».

Сёстры Левенок в творческой стихии проявили себя более скромно, возможно были больше похожи на мать Неонилу Стефановну, которая не имела бойкого характера и не могла постоять за себя, была очень миролюбива и добра. Но как раз за это миролюбие и доброту Даниил и любил хозяйку дома.

Жили Левенки бедно, доход учителя рисования был невелик, и дополнительные заработки тоже не позволяли порой сводить концы с концами. Мать Неонила Стефановна вела хозяйство и не принимала участие в добывании денег, да и не умела она этого, «не тяготела к коммерческим делам», как говорит Олег Протасьевич. К тому же Левенки не держали и хозяйства — домашнего скота, так как это связано было с тем, что животных нужно было убивать.

Процесс воспитания у Левенков был очень строгим. Бывало, что Протасиий порол за мелкие детские провинности. Был наставником и примером. Олег Протасьевич вспоминает, как отец учил семью рисованию: «У нас была керосиновая лампа, «Молния» называлась. Она очень ярко светила. Папа усаживал всех (а нас было много, семь человек), с бумагой, с карандашами садились, лампа зажигалась, ставился или кувшин, или глиняный горшок, и мы все рисовали с натуры эти предметы».

Дом Левенков вообще был культурным, интеллектуальным и творческим очагом Трубчевска, и Даниил Андреев не случайно оказался вхож в него. Душевная щедрость, чуткость, природная мудрость, таланты и склонность к философии, размышлениям — эти качества, свойственные членам семьи и наиболее ярко проявившиеся в Протасии Пантелеймоновиче, главе семейства, — то, что объединяло их со столичным гостем. А для Даниила Андреева Левенки стали родной семьёй (так пишет Алла Александровна).

Олег Протасьевич вспоминал, как Даниил Андреев впервые появился в их доме: «Во-первых, его внешний вид от трубчан отличался. В белой рубашке, без особых эмоций в разговорной речи. Очень он нам понравился. С ним было очень легко. Как то быстро они с папой сошлись и разговаривали».

«Природа была для него единым, живым организмом, он никогда не приносил из леса грибов, ягод или цветов, лишь восхищался ими, никогда не срывая их, а небольшую красивую речку Неруссу просто боготворил», — вспоминает Лидия Протасьевна.

«Левенок для Даниила Андреева во многом, наверное, был образцом жизни гармонической, проходящей в родстве с природой, в увлечённости искусством, помнящей о человеческом братстве», — предполагает Борис Романов. В стихах, посвящённых Протасию Пантелеймоновичу, мы узнаём человека глубокого, мудрого и чуткого:

Он был так тих — безвестный, седенький,
В бесцветной куртке рыболова,
Так мудро прост, что это слово
Пребудет в сердце навсегда.
Он рядом жил. Сады соседили.
И стала бедная калитка
Дороже золотого слитка
Мне в эти скудные года…

Калитка, о которой идёт речь, соединяла сад Левенков и сад Марфы Фёдоровны Шавшиной (в народе — Машебихи), в доме которой снимал комнату Даниил. И с ней Даниилу Андрееву повезло: «Как вспоминают о ней, Шавшина старушка была мудрая, вращалась всё больше среди купечества — стирала трубчевским купцам белье. Её бревенчатый домик, давно поменявший хозяев, под тёсовой крышей, тремя окошками выходит на поперечную улицу Дзержинского», — рассказывает прошедший по следам Даниила Андреева Борис Романов. «Тёмная» (в смысле, неграмотная) Машебиха умела заговаривать болезни.

Сады Левенков и Машебихи «соседили» — соприкасались границами в своей глубине. В конце сада у Марфы Фёдоровны росли груши, и чтобы собирать плоды, упавшие на территорию соседнего огорода, в заборе была сделана калиточка, через которую Даниил и ходил в гости к Левенкам. С Протасием Пантелеймоновичем он вёл долгие беседы об искусстве, поэзии, живописи, философии. А с его сыновьями блуждал по окрестностям.

Путешествовал вместе с Данилой (так звали Даниила Андреева в семье Левенков) по окрестным лесам и в Чухраи и 15-летний Олег Левенок, и его братья Анатолий и Всеволод. Впечатление от деревни: «Что меня поразило, то что в Чухраях все дома на сваях, вот такой высоты от пола. В Трубчевске ничего подобного нет, потому что Трубчевск на возвышенности стоит, его никогда не заливало. А там, видимо, в половодье вода добиралась и до Чухраёв. Я смотрел и думал: как странно, интересно — дома на такой высоте».

Одной из общих тем была Индия, которой Даниил особенно интересовался. «Очень Данила интересовала Индия. Он ею был, как это говорят, болен. Подарил мне книгу, автор Бонзельс, «В Индии». И надпись до сих пор помню: «Милому Олегу Левенку, будущему спутнику моих блужданий по этой сказочной стране», — вспоминает Олег Протасьевич. Но путешествия по Индии не случилось, а вот путешествия по Трубчевским лесам длились много лет.

Именно рядом с Чухраями, на заповедных плёсах, Даниил Андреев пережил необычайное в своей жизни:

«Тут была одна ночь, проведённая у костра, гораздо более значительная, чем ночь на Ивана Купалу, о которой я Вам писал. Река Неруса одна из тех, что, по легенде, орошала рай. Почти таитянская гармония, хотя и другая по тонам. Спутники мои уснули, и я один бодрствовал у костра и просидел всю ночь с первой затеплившейся звезды до последней погибшей. Ночь была божественная — другого эпитета не может быть, им развертывалась как мистерия со своим финалом — закатом луны, полным необыкновенного трагизма…» — писал Даниил Андреев Малахиевой-Мирович из Трубчевска в Москву.

Самое глубочайшее переживание на плёсах запечатлено им на страницах «Розы Мира»:

«И когда луна вступила в круг моего зрения, бесшумно передвигаясь за узорно-узкой листвой развесистых ветвей ракиты, начались те часы, которые остаются едва ли не прекраснейшими в моей жизни. Тихо дыша, откинувшись навзничь на охапку сена, я слышал, как Нерусса струится не позади, в нескольких шагах за мною, но как бы сквозь мою собственную душу. Это было первым необычайным. Торжественно и бесшумно в поток, струившийся сквозь меня, влилось всё, что было на земле, и всё, что могло быть на небе. В блаженстве, едва переносимом для человеческого сердца, я чувствовал так, будто стройные сферы, медлительно вращаясь, плыли во всемирном хороводе, но сквозь меня; и всё, что я мог помыслить или вообразить, охватывалось ликующим единством. Эти древние леса и прозрачные реки, люди, спящие у костров, и другие люди — народы близких и дальних стран, утренние города и шумные улицы, храмы со священными изображениями, моря, неустанно покачивающиеся, и степи с колышущейся травой — действительно всё было во мне той ночью, и я был во всём».

Попытки специально устроить всё таким образом, чтобы пережить подобное, не увенчались успехом. Но к Даниилу подобный опыт вернулся вновь нежданно — лишь на дорогах войны, под Ленинградом, когда ему впервые приоткрылись жуткие пейзажи инфрамиров, а затем в пятидесятые годы, в стенах камеры Владимирской тюрьмы, где и был будто «под диктовку» (по словам очевидцев) написан основной труд всей его жизни — «Роза Мира».

В тюрьме же Даниил восстановил старые, уничтоженные следствием стихи, рождённые в трубчевских скитаниях, а также написал ряд новых, в которых образы заповедной брянской земли звучат лейтмотивом озарения, проникновения «сквозь природу» к другим мирам. Теме природы и брянского леса, Неруссе и Трубчевску посвящено немало стихов и поэм:

• Цикл стихотворений «Зелёною поймой»;
• Цикл стихотворений «Сквозь природу» (ставший 17-й главой поэтического ансамбля «Русские боги»);
• Цикл стихотворений «Босиком» (ставший 18-й главой поэтического ансамбля «Русские боги»);
• Поэма «Немереча»;
• Поэма «Лесная кровь»;
• Поэма «Гулянка», которую впоследствии Даниил Андреев просил уничтожить;
• Отдельные стихотворения разных лет;
• Прозаические описания опыта, полученного на заповедной земле, в трактате «Роза мира»;
• фрагменты впечатлений от пребывания в Трубчевске в уничтоженном (и частично восстановленном по памяти Аллой Александровной) романе «Странники ночи»

* * *

Результату по кропотливому восстановлению творческого, жизненного, исторического пути Даниила Андреева мы обязаны многим людям. В первую очередь это супруга Даниила Алла Андреева. Кроме того, орловский краевед (старший научный сотрудник Государственного литературного музея имени И.С. Тургенева) Галина Павлова проделала очень важную работу, подняв архивы и проследив корни генеалогического древа Андреевых. Эти данные опубликованы в её статье «Трубчевск и трубчане в жизни и творчестве Даниила Андреева», а также в ряде других статей на эту тему.

Большой вклад в дело андрееведения, открытия творчества поэта читателю (прежде всего, брянскому) внесли трубчевские литературоведы. Это краевед Владислав Сергеевич Пасин и поэт Степан Павлович Кузькин. Увлекаясь творчеством Даниила Андреева, они в соавторстве издали книгу «По зелёным певучим дорогам. Трубчевский край в жизни и творчестве Даниила Андреева» (первое издание в 1996 году, второе, дополненное, — в 2007-м). Авторы попытались проследить связь Даниила Андреева с трубчевским краем, отметить важность влияния его визитов на брянскую землю на творчество в целом и показать те лирические фрагменты, где это влияние наиболее заметно.

Поистине огромную работу в деле андрееведения на брянской земле проделал брянский журналист Евгений Васильевич Потупов. Во многом благодаря ему в Трубчевске в ноябре 1991 состоялись Первые андреевские чтения (в трубчевской библиотеке и школе им. Пушкина). Участвовали Анатолий Левенок, Борис Чуков, Владислав Пасин, Алла Андреева, Евгений Потупов. Чтения после будут проходить несколько раз с небольшими перерывами.

Московский корреспондент Илья Фаликов, присутствовавший на одном из мероприятий в апреле 2004 года, был, мягко говоря, впечатлён образом Аллы Александровны. В тот год (ей 89 лет, за год до трагической гибели в пожаре в своей квартире) она уже практически полностью потеряла зрение, но являла собой королевскую стать и благородство. Вот что он пишет в своём путевом дневнике о приезде на брянскую землю:

«Брянщина объехана. Брянск, Овстуг, Унеча, Новозыбков. Весна, поля, леса. Десна, солнце, ветер. Несколько выступлений и застолий. Крупнейшее впечатление — Алла Александровна Андреева, вдовица. Нечто неправдоподобное. Лицо Гёте в старости. 45 минут её чтения со сцены поэмы «Немереча» наизусть. Память, здравость суждений, охота к разговору, к людям, к водочке-винцу с лакировкой пивком, стройность, лёгкость во всём теле, которого, впрочем, нет. Слепа, с бельмом на правом глазу. Крупные руки в синих венах» (цит. по статье из «Брянской учительской газеты»).

По мере восстановления событий 30-х лет участники андреевских чтений и просто неравнодушные к творчеству Даниила Андреева люди пытаются отыскать места, по которым бродил поэт, чтобы пройти по тем же дорогам, увидеть своими глазами урочище Рум и Дивичоры, Чухраи и Непорень, искупаться в Неруссе, сплавиться по Десне, встретить рассвет в самой глубине лесной земли. И сегодня в интернете можно найти репортажи о посещении берегов Неруссы всё новыми поклонниками творчества Андреева.

С каждым годом интерес к творчеству поэта растёт. В интернет-пространстве сложилось сообщество единомышленников Даниила Андреева, которые глубоко и всесторонне исследуют его творчество и помогают по мере сил и возможностей продвижению его идей.

4 ноября 1995 года на доме Левенков в Трубчевске была прикреплена первая в России мемориальная табличка в честь Даниила Андреева. В дальнейшем дом был продан и снесён, на его месте сейчас (по адресу: г. Трубчевск, ул. Ленина, д. 51) выстроен новый двухэтажный особняк. Табличка пока не найдена.

В заметке, напечатанной в местной газете «Земля Трубчевская», посвящённой этому примечательному событию в культурной жизни города, мы читаем:

«…У этого поэта была одно удивительная черта: проживший страшную жизнь, прошедший через застенки и тюрьмы, он сохранил в себе жизнеутверждение, подобное которому не знает поэзия двадцатого века… И вот источник этого жизнеутверждения, этой великой радости, которую поэзия Даниила Андреева несёт человечеству, — это «родимые таёжные места — леса вокруг Трубчевска, где бродил со своей музой великий русский православный поэт».

К этому источнику великой радости и жизнелюбия мы с вами можем прикоснуться в местах, где странствовал Даниил Андреев. Пройдитесь до Неруссы, побродите по лесным дорожкам, нося в сердце строки поэта, посидите на берегу, всматриваясь в неспешное течение реки, искупайте взгляд в небе, услышьте звенящую тишину. Вы находитесь в уникальном месте — в самом сердце русской земли. Здесь гуляют дикие животные, можно услышать огромное количество птиц, полюбоваться цветением луговых трав — будьте бережны ко всему, что встречается на вашем пути. Помните, что входя в Природу, вы входите в Храм. «Не раздваивай мир и Бога», — писал Даниил Андреев. Всмотритесь в священную ткань земли открытым сердцем, полюбите её — и, быть может, вам приоткроются её тайны, как приоткрылись они поистине огромному сердцу русского поэта Даниила Андреева.

Ирина Иванеженкова